Говоря так, я на самом деле прекрасно знала, что начиная с июля подавляющее большинство студентов и преподавателей МЭИ уйдут в народное ополчение. Кто-то почти сразу попадет в бой и не вернется, кто-то, как один будущий академик и директор крупного НИИ, будет воевать в осназе НКВД, то есть станет моим коллегой, и вернется в институт уже после войны. А многие преподаватели именно радиотехнического факультета уцелеют, потому что к сентябрю руководству страны станет ясно, что без качественной радиосвязи сопротивляться врагу практически невозможно. Поэтому любой знаток радио будет цениться на вес золота. Доценты и аспиранты станут ремонтировать рации на самолетах и танках. А несколько человек получат бронь, и благодаря их исследованиям к началу следующего года в армию станут поступать новые, очень качественные радиостанции. И еще я знала, что после Сталинградской битвы, когда исход войны станет всем очевиден, уже новый ректор МЭИ, Валерия Голубцова, получит возможность отзывать из действующей армии преподавателей и ученых для возобновления учебного процесса и прерванных исследований.
— На прощание хочу сказать следующее. Недели через две либо я, либо кто-то от моего имени позвонит вам и спросит о вашем здоровье. Если к этому времени вы сумеете экспериментально подтвердить все, о чем здесь говорили, то поблагодарите за заботу и скажите, что все в порядке. Больше ничего не говорите.
— Большое спасибо. Надеюсь, что две недели мне хватит. А как вас найти, если что?
— Не уверена, что это получится, но искать только через начальника вашего первого отдела. Счастливо оставаться.
Выходя из института, я подумала, что теперь честь открытия транзистора будет принадлежать не «Белл Лабораториз», США, а МЭИ. Должна же я была сделать хоть что-то хорошее для своей альма матер.
Усаживаясь в машину, я заметила, что капитан Трофимов как-то по-другому стал смотреть на меня.
— Что, товарищ капитан, теперь не обижаетесь, что вас, по армейским понятиям подполковника, назначили нянькой к какой-то девчонке?
— Что вы, товарищ Северова. Я ни в коей мере так не считал.
Да, так я тебе и поверила. Что я, слепая и не видела, как ты на меня с утра кисло смотрел? А теперь вон ушки на макушке. Ухватил, что я не так уж проста и, значит, подход ко мне нужен соответствующий.
— Так как, Анна Петровна? Сейчас обеденное время, а в НИИ Наркомата боеприпасов нас ждут к 15 часам. Едем обедать?
Своевременное предложение, я и сама чувствовала, что проголодалась, поэтому мы поехали в ресторан. Наверное, сотрудникам НКГБ хорошо платят, или для моего сопровождения капитану выдали солидную сумму, потому что обедали мы в «Национале» и, как я заметила краем глаза, цены там были не маленькие. Впрочем, о ценах этого времени я имела смутное представление, потому что в нашем городке финансовое обеспечение и доставку продуктов я полностью доверила мужу. Должен же он что-то делать по дому.
После обеда поехали в институт Наркомата боеприпасов. Тут беседа была намного труднее, хотя и короче по времени. Рекомендованный нам специалист, по-моему, с самого начала решил, что ничего умного от меня не услышит. Поэтому он вежливо меня выслушал, ни о чем не спросил, сказал, что обязательно все проверит и сообщит в установленном порядке. Когда мы вышли из института, я решила обсудить результат этой встречи с Трофимовым. Оказалось, что наши мнения совпали — либо нам подсунули дурака, либо мужику просто было не до нас. В сухой остаток выпало то, что встреча не удалась. Но я девушка упертая. Как там у Высоцкого: «Если я чего решил, то выпью обязательно».
— Товарищ капитан, а может быть, вы порекомендуете еще какой-нибудь институт, который занимается взрывчатыми веществами?
Трофимов подумал и сказал:
— Едемте. Есть у меня знакомый в одном учебном институте. Он занимается подобными вещами и может вам помочь.
Мы поехали какими-то закоулками старой Москвы и остановились у здания явно дореволюционной постройки.
— Здесь у них лекционные аудитории и несколько лабораторий. Идемте, в это время он обычно у себя в каморке.
Зашли в институт, прошли по коридорам, то поднимаясь, то опускаясь, и, наконец, зашли действительно в каморку. Комнатка в полуподвальном помещении метров шесть, заставленная столами, шкафами и разным химическим оборудованием.
— Кто там? — раздался голос откуда-то из-за шкафа.
— Это я, Михалыч. Привез одну особу, которая очень хочет с тобой побеседовать.
— Да, ну я сейчас. Только бутыль на место поставлю.
Раздался небольшой стук, и из-за шкафа выкатился колобок. Ну не совсем колобок — были у него и руки, и ноги, но я была готова поспорить с кем угодно, что колобок — было его постоянное прозвище. А Михалыч — это так, псевдоним.
— Так я вас слушаю, милая девушка, — обратился он ко мне. — Только, пожалуйста, покороче, а то у меня сегодня много дел.
— Покороче не получится, — вмешался Трофимов. — Нам нужно, чтобы ты внимательно выслушал Елену Сергеевну и высказал свое авторитетное мнение.
— Да кому оно, мое мнение, нужно, — начал кокетничать колобок, или Михалыч.
— Моему начальству, — срезал его капитан.
— Ну, раз твоему начальству, то я, как юный пионер, «всегда готов». Прошу садиться. Нет, не туда, там грязновато, а вот на эти два стула.
Мы уселись, и я, предупредив его о необходимой секретности, начала:
— Речь пойдет о новом виде боеприпаса — так называемой бомбе объемного взрыва. В чем ее основная идея? Нужно распылить горючее вещество в воздухе и потом его поджечь. Тогда при определенных условиях может произойти взрыв. Вот сейчас я ищу специалиста, который будет готов провести подобные испытания.